Владимир Воронцов: «Какая-то дурацкая у нас свобода...»
Было время, когда в стране появилось множество частных театров и студий. Они росли как грибы, особенно в столицах. Потом их количество резко упало, в Москве из почти четырех тысяч театров-студий сохранилось несколько десятков. Но Ярославля не коснулось даже и это краткое поветрие. Ни в бурные 90-е, ни сейчас. У нас по-прежнему есть Волковский – символ российского театра, есть непременный ТЮЗ, есть студийный, учебный. А от новых времен добавился только Камерный театр, один-единственный частный и альтернативный государственным. Художественный руководитель Камерного Владимир Александрович Воронцов сегодня гость «Юности».
– У Камерного театра, наверное, есть своя аудитория? Кто он, ваш зритель?
– Не знаю, я этот вопрос не изучал. Иногда заглядываю в зал и вижу разных людей: есть молодые, есть пенсионеры, попадаются даже школьники. Бывает, что приезжают и из райцентров – из Тутаева, Гаврилов-Яма. Но в целом мне этот вопрос неинтересен, я ставлю спектакли для себя.
– То есть вы считаете, что искусство не должно воспитывать, к чему-то призывать человека, а должно, напротив, быть такой «вещью в себе», чтобы тот, кто захочет, до него сам поднимался?
– Это исконный вопрос, который родился, наверное, одновременно с искусством. И принять однозначно одну сторону невозможно, это как две половинки одного целого. Ведь если ты не интересен себе самому, если не способен самому себе быть первым ценителем и зрителем, ты и для людей ничего интересного не создашь. Ты по себе определяешь, насколько спектакль интересен для других. И так постоянно. Ведь театр – это не застывшая форма, «сегодня» в нем всегда отличается от «вчера». Когда спектакль вызревает на репетициях, я его каждый раз заново вижу, что-то корректирую, меняю. И то же самое каждый сезон – есть понятие «возобновить» спектакль. Иначе и быть не может – ведь прошло время, и все мы стали иными – и я, и актеры. И приходится менять рисунок спектакля, внутренний настрой.
– Времена сейчас коммерческие, культура находится в трудных условиях. В чем главная проблема, по-вашему?
–Культура, если не ошибаюсь, по-гречески означает возделывание, взращивание. То есть ее надо возделывать в душах с детства, со школы, терпеливо, годами. А что мы сегодня видим – книги заменяются компьютерами, музыка – эстрадным шоу. Вместо настоящих ценностей людям подсовывают суррогаты.
– Так что же опять вводить цензуру, как в прежние времена?
– Беда в том, что нет самоцензуры! А ведь она должна быть у каждого человека, ведь все искусство должно ради чего-то делаться. А не только ради зеленых бумажек.
– Что бы вы посоветовали молодому человеку, желающему стать действительно культурным человеком? С чего ему хотя бы начать?
– Первый совет – не смотреть сериалы. От них ни ума, ни вкуса не прибавляется. Второй – поменьше слушать различные эстрадные шоу. И третий – вообще не включать телевизор!
– Вы отрицательно относитесь к ТВ вообще?
– Я отрицательно отношусь к тому, чем забито наше телевидение. Есть, конечно, канал «Культура», есть отдельные интересные передачи. Но в целом… Каждые пятнадцать минут по городским каналам какая-то трупная реклама! Льготные захоронения по сходной цене! Спешите купить местечко! Куда нас зовут, вдумайтесь? На кладбище идите, господа! О какой культуре можно говорить, когда гробокопатели рекламу дают, а телеканалы охотно ставят ее, чем больше, тем лучше – ведь за это деньги платят! Кстати, Ярославль в этом смысле уникальный город, нигде больше в России нет на местном ТВ столько «могильной» рекламы.
– Телевизор вы не смотрите, а современных авторов читаете? Или только классику?
– Читаю немного и в основном перечитываю классику.
– А каких авторов? Есть ли у вас любимые поэты, например? Кто из русских поэтов у вас проходит первым?
– Первый, второй, третий – не очень уместные здесь понятия. Когда-то для меня самым любимым был Блок. А сейчас… наверное, выше Пушкина русская культура и литература не создали ничего.
– Ну, про Пушкина все так говорят, оно как бы принято…
– Но не зря же, наверное, принято. Он больше других набрал «очков», как сейчас говорят, в умах и душах людей.
– А нужен ли он современной молодежи?
– Не стоит так ставить вопрос: нужен ли? А если вдруг окажется не нужен – какой тогда прок будет от такой молодежи? Надо говорить: разбужен интерес к Пушкину или нет.
– А вы над пробуждением такого интереса работаете?
– Ну, наверное, ведь один из наших спектаклей – «Моцарт и Сальери». Эта вещь по-настоящему очищающая, как глоток родниковой воды, живой истины. Но каждый ли захочет пить из родника? Можно ведь вполне успешно напиться и из сточной канавы.
– Если говорить о поисках духовности, то сейчас ее многие ищут в вере в Бога. Как вы относитесь к религии?
– Увы, я сожалею об этом, но я родом из атеистического поколения. И то, что во мне должны были бы воспитать, во мне так и не проросло. И это очень жаль. С другой стороны, сколько сейчас действует сект, оболванивающих народ, разрушающих ум и душу. И даже православная церковь (я уважаю ее, наверное, это во мне заложено на генетическом уровне), но силы, которая могла бы сегодня влиять на процесс духовного и культурного становления жизни, я в ней не ощущаю. Может быть, я ошибаюсь.
– Но сейчас много возрождается разрушенных храмов, разве это не позитивный процесс? Кстати, как вы относитесь к идее возродить Успенский собор в Ярославле?
– Кто знает? В Москве отстроили храм Христа Спасителя на проклятом месте, а надо ли было? Тот ли это храм, который поспособствует возрождению душ? Может быть, следовало оставить пустырь? Я помню этот бассейн, нас туда школьниками гоняли плавать зимой. Бассейн был открытый, с подогревом. Помню эти душевые, обледеневшие длинные коридоры, по ним приходилось бежать, чтоб побыстрей плюхнуться в теплую воду. Тоже омовение получалось – но видно, не совсем то, на какое рассчитывали строители светлого будущего.
– А вы в те годы верили в светлое коммунистическое будущее?
– Когда был пионером – верил.
– А во время перестройки верили в светлое будущее?
– Ну конечно! Как мы все устали от этой удавки! Я работал режиссером, стоило поставить спектакль, как заявлялась комиссия функционеров КПСС, и начиналось. И ладно бы проверяли современные пьесы, они и классику препарировали и находили в ней аналогии, аллюзии. Перестройка казалась тогда глотком свежего воздуха, но потом все куда-то не туда завернуло.
– Как вы полагаете, это было неизбежно, или все-таки могло получиться что-то хорошее?
– Наверное, могло, но мы опять не туда свернули, у нас ведь в России испокон века дороги никуда не годятся! Вот и заехали куда Макар телят не гонял.
– Зато теперь у нас свобода и цензуры нет!
– Какая-то дурацкая у нас свобода выходит. Нас учили, что свобода – это осознанная необходимость, и я, видимо, с этим согласен.
– Как вы относитесь к современной политике и политикам?
– Смотрю иногда. Но политика – скучно. Они честно пытаются что-то в экономике изменить, и это необходимо. Но одновременно расходы на культуру занимают одно из последних мест в бюджете. И в итоге получается безвыходная ситуация. Конечно, надо растить хлеб, строить технику, дороги, мосты, в том числе и в Ярославле. Но с другой стороны, содержим хоккейные команды и строим ледовые дворцы, а учителя у нас живут впроголодь. Это как понимать? Политика должна быть разумной.
– Но президент вроде старается…
– Он, может, и старается. Но его огромное окружение, в том числе и на местах… А дороги в Ярославле все хуже, а вдоль них все больше щитов, дорогих, прочных, с сообщениями, из какой губернаторской программы идет финансирование ремонта этих самых дорог.
– На днях обсуждался вопрос застройки площади Волкова. Что вы об этом думаете?
– Отношусь без восторга. Ведь в какое уродство уже превратили центр города – коммунисты за 80 лет столько не нагадили! Чем застроили дворы! Я у себя в одно окно смотрю – вместо деревянного особнячка XIX века в стиле модерн воздвигли бетонного монстра. В другое окно – и там не лучше. Я не понимаю – мы находимся рядом с Москвой, Москва – это был совершенно особенный, пусть архаичный, но архитектурно яркий мир. Почему Ярославль должен идти по пути не Москвы, а Петербурга, по пути коробок, построенных Петром на костях и болотах.
– Простите, а как вы к Петру относитесь?
– Как к Медному всаднику. Впрочем, он, видимо, в России неизбежен.
– Давайте вернемся к театру. Какой он по ту сторону кулис? У Карела Чапека описано, как делается спектакль, насколько верно это описание?
– Это гротеск, краски сгущены, но по сути все верно. Та же суматоха, бестолковость, все вверх дном…
– Вам это нравится, должно быть?
– Мне – нет. Над казусами хорошо смеяться после спектакля, а перед премьерой нужны дисциплина, собранность и организованность. Словом, делу время… Хотя со скотской серьезностью к жизни относиться вообще нельзя, иначе сам станешь…
– Если у вас вдруг появятся 100 млн. долларов, на что вы их потратите?
– Одну половину – построю театр. А вторую – не скажу!
– Театр какой?
– Тоже камерный. С той же сценой, какая есть у нас, но попросторней. Чтобы и наши помещения были больше, и в зрительном зале не 100, а 200 – 250 мест.
– Вы когда-то руководили большим театром, Волковским. Может быть, он все-таки давал вам как режиссеру больше творческих возможностей?
– Нет. В театре Ф.Волкова коллектив был нацелен не на творчество, а на получение личных благ.
– Что в современной жизни вас больше всего раздражает и что радует?
– Действительно радует только живая природа, которой я вижу все меньше и меньше. И все реже ее видишь в человеческих проявлениях, там, где ее больше всего и ценю. Собственно, поэтому я и занимаюсь именно камерным театром.
Оксана ЯКУБОВИЧ газета«Юность», 25 октября 2006 №44